Эта странная любовь, о которой рассказывают элегии поэтов прошлых веков и которая нас так удивляла, оказывается, реальна и возможна...
Теофиль Готье
По прошествии месяца после Варфоломеевской ночи Екатерина Медичи посчитала нужным пригласить в Париж Марию Туше, "видя, что ничто не может вывести Карла IX из состояния "грусти". Орлеанка, простившая королю резню своих единоверцев, обосновалась на улице Сент-Оноре в маленьком домике с садом, куда Карл приходил после обеда, чтобы забыть, хотя бы на время, преследовавший его кошмар...
Увы! Во дворце его каждый вечер преследовали окро-вавленные призраки... Чтобы скрыться от этих ужасных видений, чтобы не видеть ни двора, ни матери, ни коро-левы Елизаветы, которая, на его взгляд, была глупой и пошлой, Карл частенько и надолго уезжал охотиться в Венсенский лес. Ночевать после охоты он в Лувр не возвращался, а останавливался в поместье Бельвиль, где ожидал приезда Марии.
,
И на протяжении всей ночи он безумно упивался радостями любви, чтоб хотя бы на короткое время забыть навязчивый кошмар...
В июне 1573 года Мария была вынуждена срочно уехать в замок Дю Файе, чтобы произвести там на свет толстого горластого крепыша. Как вспоминает Брантом, король не захотел, чтобы она рожала в Париже, "дабы не доставлять огорчение своей жене". Это было решение поистине галантного мужчины.
За время отсутствия Марии он, горя "огнем жела-ния", ударился в разгул в компании своего брата герцога Анжуйского (будущим Генрихом III), Анри Наваррским (будущим Генрихом IV) и девицами очень легкого поведения.
Их увеселения зачастую заканчивались скандалами, о которых говорила вся Европа, узнавая подробности от придворных, которые не стеснялись обсуждать амур-ные похождения принцев. Так, было перехвачено письмо одного близкого ко двору человека, в котором опи-сывалась одна из этих оргий. "Я знаю,- писал автор,- что трое этих принцев на одном торжественном банкете заставили прислуживать себе совершенно голых девиц, которых они после банкета попользовали, получив при этом большое удовольствие".
Герцог Анжуйский, который вопреки сложившемуся о нем мнению в молодости имел все основания гордиться своими мужскими достоинствами, обожал совмещать, если говорить словами одного историка, "наслаждения Венеры с ласками Лукулла". А женщины, кстати, были от него без ума. Следует отметить, что все его современники отзывались о нем, как "о самом любезном, самом воспитанном и самом красивом принце" того времени. Высокий, широкоплечий, обаятельный и обходительный, он обладал утонченной элегантностью, которая нравилась девицам "летучего эскадрона".
Быть может, поведение его и было несколько женст-венным, но упрекать его в этом не стоило, поскольку в этом маленьком недостатке повинны были фрейлины королевы-матери. Дело в том, что когда он был ребенком, они забавлялись тем, что наряжали мальчика, обливали духами и пудрили, словно куклу. И посему он приобрел некоторые привычки, которые сегодня могут показаться нам несколько "странными", но в те времена считались вполне нормальными. Вот почему он носил не только очень облегающие камзолы, перстни и колье, но и восхитительные серьги...
Он любил пудриться, орошать себя "пахучей водой", случалось ему слегка подкрашивать губы и даже наряжаться женщиной.
Все это, несомненно, казалось странным, но не мешало герцогу Анжуйскому волочиться за девицами и проявлять себя пылким партнером.
Он останавливал обыкновенно свой выбор на какой-либо грациозной даме из материнской свиты, "потому что их можно было легко уговорить, они были очень опытными в любви и не закатывали скандалов, тем более, что Екатерина Медичи позволяла им отвечать на пред-ложения ее сыновей",- отмечает некий летописец. "
Кстати, именно одна из этих девиц, Луиза де Лаберодьер , лишила невинности пятнадцатилетнего Анри Анжуйского (ибо "летучий эскадрон" служил и для этого тоже).
Короче говоря, герцог Анжуйский был, по крайней мере в описываемый нами период, совершенно нормаль-ным мужчиной. И если верить хорошо его знавшей королеве-матери, это был "здоровенный жеребец-производитель".
Но если Екатерина Медичи одобряла любовные связи своих сыновей с молодыми особами из "летучего эскад-рона", то ей вовсе не были; по нраву коллективные сборища, которые подрывали здоровье каждого их участника"...
Особенно ревностно следила она за герцогом Анжуйским, который был ее любимым ребенком. И поэтому понятно ее желание отвлечь его от подобных опасных, по ее мнению, выходок...
Спасение она нашла в лице одной из своих новых фрейлин мадемуазель Рене де Рье, которую все называли "красоткой из Шатонеф". Это была белокурая и очарова-тельная двадцатипятилетняя девица, в которой сочета-лись грация и живость характера. Вот что написал о ней Нантуйе. "Когда однажды Антуан Дюпра оскорбил ее, она решила отомстить ему, полагаясь только на собствен-ные силы. И вот как-то раз, проезжая верхом по набереж-ной Эколь, она увидела шедшего пешком Дюпра. Пришпорив коня, она сбила обидчика с ног и заставила коня потоптать наглеца копытами..."
Находясь под сильным впечатлением после их первой встречи, принц попросил придворного поэта Депорта сочинить для него красивое стихотворение, которое закан-чивалось следующими словами:
Красота, очарованье, речи, взгляды, нежный глас,
О, да знаете ли вы, как я обожаю вас?
Девушка благосклонно приняла это поэтическое по-слание, а в ответ принц получил очаровательный сонет, тоже, кстати, написанный Депортом.
Спустя несколько дней молодость и задор мадему-азель де Рье и герцога Анжуйского соединились в одной из комнат Лувра...
С первых же встреч молодая женщина проявила сто-лько усердия, столько выдумки, столько пыла, что принц вынужден был признать, что никогда еще у него не было такой партнерши. Стараясь "отплатить ей той же монетой", он совершал чудеса...
Их ночные свидания скорее напоминали рукопашные бои, из которых они выходили измотанными, но доволь-ными, очищенными негой и "вялыми, словно выжатые лимоны".
Герцогу Анжуйскому были очень кстати такого рода упражнения, поскольку в течение вот уже нескольких месяцев он был во власти чистой и целомудренной любви. А ведь известно, что нет ничего опаснее для здоровья, чем платоническая страсть.
Дело в том, что он был влюблен в красивую и умную Марию Клевскую, супругу принца Конде. Ее девичий облик внушил ему такое благоговение, что он стал печа-лен, трепетно задумчив и даже суеверен. Грустно взды-хая и думая о "даме своего сердца", он испытывал огромную радость от того/что в церкви мог петь тот же гимн, что пела и она...
Платоническое обожание Марии с лихвой компен-сировалось его здоровыми отношениями с Рене де Рье...
Любовь к Марии зародилась в его сердце при доволь-но необычных обстоятельствах во время свадьбы короля Наваррского и Маргариты Валуа 187. После одного за-хватывающего танца Мария Клевская ушла в одну из смежных с залом комнат, чтобы сменить сорочку. Неко-торое время спустя Анри зашел в ту же комнату после зажигательного танца, чтобы вытереть залитое потом лицо. Думая, что это полотенце, он взял с кровати сороч-ку, сброшенную Марией, и провел ею по лицу.... И тут же, как отмечает некий летописец, "он пришел в силь-нейшее возбуждение". Рассмотрев внимательно то, что было у него в руках, он проникся безграничной любовью к владелице этого ароматного и еще влажного белья.
Вернувшись в зал, где принцы отплясывали под звуки скрипок, он довольно быстро узнал, кому принадлежала та сорочка...
На следующий же день Мария Клевская получила горячее признание в любви. Потрясенная тем, что она увлекла самого красивого принца в мире, молодая женщина тоже без памяти влюбилась в него...
Но, храня верность своему недостойному супругу, она. решила не появляться больше в Лувре, чтобы избе-жать встреч с Анри.
Тогда он обратился за помощью к сестре Марии, герцогине Неверской:
"Умоляю Вас,- написал он ей, -- из дружбы ко мне... со слезами на глазах прогну Вас. Вы ведь знаете, что значит любить. Посудите сами, заслуживаю ли я того, чтобы со мной так обращалась дама моего сердца. Ваша подруга, которая имеет безграничную власть надо мной... Я клянусь ей в самой большой дружбе. Прошу Вас сказать ей, что я не лгу". ,,, Госпожа- Неверская смогла так умело заступится за этого воздыхателя, что Мария снизошла до того, что разрешила герцогу носить на шее свой маленький портрет...
Позднее она согласилась прийти на свидание, во время которого они "долго держали друг другу за руки". С тех пор они стали регулярно встречаться благодаря посредничеству герцогини Неверской. И эта чистая лю-бовь сделала их жизнь светлой.
Естественно, Рене вскоре узнала о тайных встречах своего любовника. Скандала она закатывать не стала, но отомстила герцогу тем, что допустила в свою постель Линероля. Узнав об этом, герцог разозлился, и, как пи-шет Соваль, "фаворит за свою наглость понес заслужен-ное наказание": он был убит.
Рене также попросила у герцога прощения, и все стало на свои места.
Удовлетворяя свою плоть с красоткой Шатонеф и ублажая душу с Марией, герцог Анжуйский мог бы жить счастливо. Но его ждала разлука с возлюбленными, поскольку в конце сентября 1573 года Екатерина Медичи ценой невероятных усилий добилась избрания своего любимого сына королем Польши. И Анри был вынужден ехать в Краков.
С окаменевшим от горя сердцем он оставил обеих женщин и последовал за приехавшими за ним в Париж усатыми магнатами.
Если Рене де Рье быстро нашла себе другого любовника, то Мария была безутешна.
Что же касается Генриха, то, лишившись Рене, он еще более полюбил Марию, которой писал письма, "пропитанные кровью сердца"...
Охваченный любовной страстью, которая сводила его с ума, он, позабросив все польские дела, в которых к тому же ничего и не смыслил, завалил своих друзей бесчисленными посланиями, в которых говорилось только о Марии. Вот одно из его писем, полученных Бовэ-Нанжи:
"Вы ведь знаете, как люблю ее. Вы должны написать мне о ней, чтобы я мог пролить слезы, как я это постоянно делаю. Но больше не буду об этом., поскольку любовь опьяняет..."
Да, любовь его опьяняла, и влюбленный Генрих вел себя так, что порой изумлял поляков. Он мог прервать заседание Королевского совета для того, чтобы написать нежное письмо и тут же отослать его с нарочным в Па-риж, или с любовью созерцать портрет Марии в тот момент, когда ему что-нибудь докладывал один из министров, или же начать сочинять стихи, записывая их на обороте верительной грамоты посла... Все считали его несколько странным монархом, а обитатели Краковского двора, щекоча усами ухо собеседника, высказывали свое горькое разочарование...
Генрих был слишком тонкой натурой, чтобы не замечать осуждения со стороны этих славных людей, но ничего не предпринимал, для того чтобы заслужить ува-жение своих новых подданных. Он предпочитал запираться в своих покоях и предаваться сладостным мечтам о том дне, когда сможет, наконец, прижать Марию к своей груди и погасить сжигавший его огонь любви...
Но вскоре мечты его переросли в желание отнять Марию у Конде (расторгнув их брак с помощью папы римского) и жениться на ней...
Пока Генрих в Польше предавался грезам, Карл IX в Париже изматывал себя любовными утехами с единст-венной целью забыть Варфоломеевскую ночь, кошмарные воспоминания о которой неотступно преследовали его. Состояние его здоровья резко ухудшилось. Вскоре тяжело дышавшего, с горящими щеками короля пришлось перенести в Венсенский замок, который служил в те времена чем-то вроде дома отдыха. Однажды вечером его навестила Мария Туше, и это свидание стало роковым для молодого, больного туберкулезом короля. Некий летописец делает, не колеблясь, вывод о том, что Карл IX, "предавшись не вовремя или же неумеренно удовольстви-ям, ускорил свою кончину".
Как бы то ни было, но 30 мая 1574 года двадцатичетырехлетний король умер, оставив Марию Туше в "ин-тересном положении"...
15 июня 1574 года в Краков пришло письмо от королевы-матери:
"Королю, господину сыну моему, королю Польскому.
Брат Ваш скончался, уйдя на встречу с Богом на рассвете. Последними его словами были: "Мать моя!"
Его смерть причинила мне огромную боль, которую сможет приглушить только надежда на нашу скорую встречу с Вами здесь, поскольку королевство Ваше и я надеемся увидеть Вас в добром здравии. Ибо, если я потеряю и Вас, то прикажу положить меня в могилу с Вами вместе.
Ваша самая нежная и любящая на свете мать
Екатерина".
Прочтя письмо, Генрих зарыдал от счастья: он стал королем Франции. Скоро он сможет уехать из этой Польши, вернуться в Париж и обнять Марию...
С трудом сдерживаясь, чтобы не запрыгать от радости, он, приняв скорбный вид, отправился в Совет и объявил там о смерти брата. Некоторые министры высказывали опасения в том, что он скоро уедет. Но Генрих заверил их:
- Прежде всего, я - король Польский,- сказал он.- Я вас не покину.
А для того чтобы окончательно рассеять все сомнения, он сделал вид, что увлекся одной из придворных дам, княгиней Анной Ягайлло...
Но три дня спустя, 18 июня, устроив шикарный ужин и напоив гостей до такой степени, что те свалились под стол мертвецки пьяными, он сменил одежду, надел на глаз повязку и в сопровождении пятерых надежных дру-зей покинул дворец, прихватив с собой на всякий случай и сокровища польской короны...
Всю ночь они скакали по направлению к границе, спасаясь от погони, организованной поляками, которые обнаружили исчезновение своего короля. Эта бешеная скачка закончилась лишь на рассвете, когда, едва не попав в руки магнатов, измотанный Генрих достиг наконец территории Австрии...
Очутившись в безопасности, Генрих III - теперь он стал именоваться именно так - вздохнул с облегчением и отправил Марии Клевской письмо, в котором объявил о своем скором возвращении. Но судьбе было угодно распорядиться несколько иначе.
Его задержали дипломатические процедуры: из Ве- " стерница, из Вены, а также из Венеции поступили при-глашения, отказаться от которых он никак не мог. И по-этому месяц спустя он был все еще гостем венецианского дожа...
Именно в Венеции король внезапно потерял всякий интерес к женскому полу. Любивший яркие цвета, музы-ку, красивые одежды, костюмированные балы и фейер-верки, он решил, что попал в рай земной, где можно испытать все мыслимые и немыслимые удовольствия.
Не забывая, естественно, о своей избраннице, о "даме своего сердца", о "принцессе своих мыслей", он наведывался к венецианским куртизанкам и стал любовником самой красивой из них - Вероники Франко - подружки Тициана.
Эта рыжеволосая красавица оказала, кстати, решающее влияние на состояние его здоровья. Если верить некоторым авторам, именно она научила его "бесстыдным и очень извращенным приемам любви по-итальянс-ки, которых король еще не знал."
Но к середине августа он так соскучился по Марии, что, охваченный "болезненным желанием к даме своего сердца", он распрощался с Венецией и отправился во Францию.
В конце сентября он был уже в Лионе, где его ждала Екатерина Медичи. Король захотел было немедленно направиться в Париж к Марии, чтобы начать бракораз-водный процесс и подготовиться к своей свадьбе, но тут . неожиданно восстал протестантский Юг, и королева-мать посоветовала Генриху, III остаться на некоторое время в Лионе.
Генрих III, скрепя сердце, послушался совета и от-правился в свою комнату, чтобы написать той, которую считал уже своей "супругой", страстное письмо. Но ей не суждено было его получить...
Через несколько дней Мария Клевская, забеременевшая-таки от принца де Конде, внезапно умерла, родив дочь.
Екатерина Медичи, получив письмо с этим известием, целый день мучилась над тем, как бы ей сообщить об этом Генриху...
В конце концов она сунула письмо в государственные бумаги, которые король должен был просмотреть утром следующего дня. Между донесениями послов ^несчаст-ный и обнаружил письмо. 'Прочтя' те несколько слов, которым суждено было так изменить его судьбу, он в беспамятстве рухнул на пол.
Стоявшая за дверью Екатерина велела перенести его в свою комнату, где он несколько дней пролежал в про-страции, неподвижно уставившись в потолок. Придвор-ные уже стали беспокоиться, не помутился ли у короля разум, видя, что он отказывается принимать пищу и что молчание его прерывается лишь конвульсивными рыда-ниями. Его стенания, напоминавшие предсмертный хрип, напугали королеву-мать.
Будучи женщиной суеверной, она подумала, что сын ее стал жертвой колдовства и что ему суждено тоже умереть.
- Нет ли на нем чего-нибудь, что могло принад-лежать покойной принцессе? -- спросила она у Сувре.
- Есть,- ответил камердинер - Я видел у него на шее крест, а в ушах - подаренные ею серьги.
- Вот оно что! Сделайте же так, чтобы он их больше не носил.
Драгоценности с Генриха сняли, но бедняга, которого душевные страдания, похоже, доломали" навсегда, страдать не перестал, его скорбь приняла странную форму.
"Восемь дней он вздыхал , стонал;- писал Пьер Матье,- а перед людьми появлялся увешанной знаками и символами смерти. Даже на лептах и башмаках висели маленькие черепа. Желая, видимо, продлить скорбь и подчеркнуть свою печаль, а не побороть их и выздоро-веть, он велел Сувре заказать для него подобных украше-ний на сумму более чем в шесть тысяч экю"
Прошло несколько месяцев, и Генрих III, казалось, забыл про свою печаль. Он стал устраивать праздники, разучивая новые па танцев, развлекаться тем, что ходил по Парижу переодетым, окружил себя шумными и подо-зрительными молодыми людьми. Придворные уже посчи-тали, что он выздоровел, но на самом деле, ослепленный болью, он старался побыстрее прожечь свою жизнь.
Ничто его больше не интересовало. Предоставив Екатерине Медичи возможность заниматься государствен-ными делами, он увлекся вырезанием картинок, расши-вал жемчугом куски тканей, мастерил платья для своей сестры Маргариты, одел всех девиц "летучего эскад-рона", занялся вышивкой....
Обеспокоенная королева-мать решила поскорее женить его, рассудив, что женщина в постели сможет по-мочь ему обрести себя...
Королю предложили на выбор нескольких принцесс, от которых он с насмешкой отказался. Разозленная его отказами Екатерина заявила, что монарху необходимо иметь супругу хотя бы для того, чтобы продолжить свой род.
- Предоставьте мне самому выбрать жену,- ответил Генрих.
И он указал на Луизу де Водемон, дочь младшего из братьев Лотарингских, с которой познакомился по пути в Польшу.
Екатерина была разочарована этим выбором. Она надеялась, что у сына, которого она нежно называла "мои глазки", будет более высокородная невеста.
Но она. была вынуждена согласиться, и в Нанси немедленно направили делегацию, чтобы просить у принца де Водемона руки его дочери. Последний был несказанно обрадован этим и поручил своей жене Екатерине д'Юмаль переговорить о женитьбе с Луизой.
Девушка была еще в постели. Увидев мачеху (Екатерина была второй женой де Водемона) в столь ранний час, она очень удивилась я, как пишет -Антуан Мале, "удивилась еще больше, когда та; прежде - чем приблизиться. сделала ей три реверанса, приветствуя ее, словно французскую королеву. Она подумала, что мачеха решила посмеяться над ней, и попросила извинить ее за то, что в стол;, поздний час она была еще в постели и не присутствовала при ее пробуждении. Но тут в комнату вошел отец и объявил, что король Франции пожелал взять ее в жены..."
Свадьба состоялась 15 февраля 1575 года в соборе Реймса, где два года назад происходила коронация Ген-риха III.
Во время церемонии бракосочетания, которая соединяла его на всю жизнь с белокурой уроженкой Лотарингии, молодой монарх задавал всем наивные вопросы. Его ли это свадьба? Или же это простая вечеринка? А может быть, спектакль для забавы его фаворитов? О чем он думал, можно было только догадываться. Кстати, нака-нуне свадьбы он пожелал самолично сшить невесте под-венечное платье. А за .два ...часа до начала церемонии ', взялся завивать локоны Луизе...
Словно не осознавая происходящего, он так странно улыбался на протяжении всей церемонии бракосочетания, что "можно было подумать, будто он участвует в каком-то фарсе..." Спустя пару дней он; кстати, позволил себе пошутить в адрес своей супруги. Пожелав выдать замуж свою бывшую фаворитку Рене де Рье, он выбрал ей в качестве мужа Франсуа Люксёмбуржского, бывшего некогда ухажером Луизы Лотарингской, которому сказал:
- Кузен мой, я взял в жены вашу любовницу и желаю, чтобы вы взамен женились на моей.
Ошарашенный граф Люксембуржский попросил дать ему время подумать, но Генрих III был так настойчив, что несчастный в панике поспешил домой...
Все говорило за то, что женитьба эта была лишь прикрытием. К тому же король после смерти Марии Клевской "потерял всякий интерес к интимной жизни" и упорно искал другие удовольствия.
И тогда значительное место в его жизни стали играть фавориты, которыми он себя окружил.
Красивые, легкомысленные, задиристые, злые, они разряжались, словно девицы, и ходили по улицам, демонстративно покачивая задами, что вызывало, естествен-но, отвращение честных людей, не привыкших видеть, чтобы мужчины так кичились своей внешностью...
- Просмотрите-ка на этих миньонов (милашек)? - восклицали с негодованием горожане.
Это прозвище прочно закрепилось за ними.
Мне прекрасно известно, что некоторые современные защитники чести Генриха III пытались и пытаются доказать, что миньоны были простыми слугами, необычай-но преданными королю. Но достаточно процитировать Пьера де л'Этуаля, чтобы стало ясно, что историки сии или очень простодушны, или же .стараются ввести нас в заблуждение.
"Прозвище миньоны,- отмечает летописец,- дал им ненавидевший их народ за то, что были они насмешли-вы и высокомерны, за то, что они пудрились и красили лица, словно женщины, и с бесстыдством вели себя. Но больше всего за то, что король щедро раздавал им очень o богатые, подарки, .которые как все, считали, разоряли страну. Эти красавцы -миньоны носили длинными завитые волосы, как у проституток в борделях, а круглые брыжи их накрахмаленных рубах вылезали из-под камзола на полфута, обрамляя голову, при взгляде на которую создавалось впечатление, что это голова святого Иоанна на блюде. Остальные детали их одежды были под стать воротникам. Они только и делали, что играли, богохульствовали, скакали, танцевали, бражничали, затевали ссоры, распутничали. Повсюду они таскались за королем, делали и говорили, только лишь то, что могло понравиться ему. Они мало заботились о Боге и о добродетели и довольствовались милостью своего хозяина, которого они боялись и обожали больше, чем Бога. Об этих людях были сочинены в то время такие стихи:
Про любовь немало спето до сих пор,
И понадобится новая струна
Лютне, чтоб с пикантностью она
Спеть смогла про столь развратный двор.
Сии миньоны, что теперь в чести,
Погрязли так в пороках, в наслажденьях,
Замешаны в таких грехопаденьях,
что стыдно даже вслух произнести.
Лучше не скажешь...
Вскоре эти напудренные, женственные и болтливые молодые люди стали оказывать на совсем свихнувшегося короля большое влияние.
Вначале они убедили Генриха III разработать целый комплекс шутовских ритуалов; которые превратили его -дни в нечто напоминавшее спектакль-комедию, где у каждого была своя четко определенная роль.
Они разыгрывали "жизнь великого монарха", подобно тому, как девочки играют "во взрослых дам" с соблюдением некоторых детских условностей.
Было решено, что подъем короля, его отход ко сну, прием пищи, туалет, прогулки должны сопровождаться сложной церемонией, повторяющей, как отмечает Леньян, "некоторые-традиции Римской империи, сохранившиеся при дворах итальянских принцев..." Такое до сих пор не приходило в голову еще ни одному французскому королю. '
Обращаясь с государем, как с куртизанкой, миньоны с жеманством подходили надеть на. короля чулки, рубаху, поправить камзол, нанести на ночь крем на лицо, надеть пропитанные миндальным маслом перчатки для смягче-ния кожи рук, напудрить его, подвести карандашом или затянуть шнурок на его коротких штанах- кюлотах.
Эти веселые развлечения породили придворный этикет.
Когда король был, наконец, облачен в одежды, напомажен, причесан, украшен колье и перстнями миньоны восклицали:
--О, Ваше Величество, как вы прекрасны! - Генрих III, которому нравились эти гнусные игры, позволял им величать себя этим титулом, имеющим во французском языке женский род.
И все повторяли:
--Его Величество очаровательно. Его Величество ослепительно. Его Величество соблазнительно.
Это обращение, некогда употреблявшееся при дворах последних римских императоров, вызывало дружный смех у простолюдинов, а Ронсар выразил их чувства, написав сонет, посвященный своему другу Бине:
Не удивляйся, друг Бине, и слез не лей,
Что потеряла Франция венец лавровый свой,
И превратилась вдруг по воле чьей-то злой,
В источник сплетен для народов и царей. '
Все при дворе про Их Величество твердят:
ОНО пришло, ОНО ушло, ОНО вернулося назад...
Идет к тому, что королевство все усядется за прялку.
Но и король в ответ должен был говорить каждому из своих миньонов, что он - очаровательное и восхитительное создание.
Все они получили титулы светлостей и превосходительств...
Эти молодые люди образовали очень тесное и закрытое для посторонних братство, попасть в члены которого по собственному желанию не мог никто. Интриги не помогали, родственные связи не имели силы: выбор делал король, и только он. Когда монарх неожиданно замирал, глядя на проходившего мимо дворянина, пажа или стражника, два его атлетически сложенных миньона набрасывались на добычу и доставляли жертву королю в нужном виде... Не раз для этого они прибегали к одной уловке, о которой упоминает Агриппа д'0бинье. Вот как, например, стал миньоном, короля ,один его знакомый? Молодой человек., "Этот несчастный юноша,- писал Агриппа д'0бинье,- ненавидел сей порок и впервые был насильственно в него ввергнут, когда король велел ему достать из сундука какую-то книгу. И когда тот нагнулся. Великий Приор и Камилл прижали его крышкой сундука (это называ-лось у них "поймать кролика за шиворот")... Таким образом юноша был приобщен к этому роду .занятий..." . Король был эклектиком, и похотливый взгляд его останавливался не только на юношах дворянского происхождения. Ему случалось также шляться при виде какого-нибудь мастерового, пришедшего во дворец, чтобы отремонтировать что-то.
У великих людей всегда находятся глупые почитатели, которые стараются изо всех сил походить на них: И даже "в плохом". И в Париже в скором времени появилось множество молодых напудренных и накрашенных. щеголей, которые по-обезьяньи подражали Генриху III: были кокетливыми, манерными, ветренными. А при дворе дело зашло еще дальше. Чтобы понравиться королю, мужчины забросили дам и начали упорно заниматься мужеложеством... Большинству из них приходилось проявлять при этом определенное мужество: будучи людьми нормальными, они испытывали глубокое отвращение к извращенным наслаждениям. Но несмотря на это продолжали заниматься гомосексуализмом в надежде снискать расположение короля...
В то же время покинутые мужчинами женщины были вынуждены утешать себя сами. И Соваль сообщает следующее: "Поскольку мужчины нашли способ обходиться без женщин, дамам пришлось искать средство обходить-ся без мужчин. и в Париже появилось множество лесбиянок..."
Но не все женщины решились испытать радость "общения с себе подобными". Скромницы ограничивались тем, что использовали различные "заменители", мечтая - о том, когда МУЖЧИНЫ снова вернутся к ним. В то время приспособления в виде члена назывались годмихххисами,- написал Брантом,- нашли столь широкое употребление, что их изготовители сколотили на этом состояния..."
Короче говоря, во Франции царил ужасный беспорядок. По словам одного писателя, "королевство, управляемое безумцем, походило на судно с пьяной командой".
